– Вы уверены, что этот дар нужно хранить? – спросил человек вместо ожидаемых возмущений. – Повелитель Времени обескровил обширные земли, любовь Аэрталь убивает, а ваш с Вель дар может достаться тому, кто вывернет этот мир наизнанку. Возможно, когда-то ваши способности были нужны Лесу, но теперь я не вижу в них смысла.

– То, что ты чего-то не видишь, еще не означает, что этого нет. Но я и не требую от тебя понимания. Рейнали понимает, и это главное. В людях этого нет. Во многих эльфах, к сожалению, уже тоже. Дети Леса стали мелочны и суетливы, уподобившись вам. Они живут сегодняшним днем, мечтают о минутном счастье. Но есть нечто большее и не в пример важное. И моя внучка знает об этом. Она сама решила идти в Башню, узнав, что ни я, ни сестра не сможем приблизиться к Тэриану, и она осознавала, что может не вернуться. Даже больше: она была уверена, что не вернется. Как много людей поступили бы так же?

– Откуда вам знать? Вы ведь не делитесь с людьми секретами своего семейства.

– Дело не только в семье. – Эльф сделал вид, что не заметил поддевки. – Существует немало проблем в этом мире, до которых вам, людям, нет никакого дела. А мы не можем притвориться, будто не видим их, и не можем отказаться от долга перед принявшим нас Лесом и взрастившей этот Лес землей.

– Вель – оборотень, – сменил тему человек. – Что ждет ее в Лар’эллане?

– Мирная жизнь и полагающиеся принцессе крови привилегии. Изменяющиеся, как и мы, дети Леса. Долгое время мой народ несправедливо к ним относился, полагая, что связь с изменяющимися порочит наши души и грязнит кровь. Но Рейнали и ее дар – прямые доказательства ошибочности подобный суждений, и это еще одна причина, по которой она должна остаться в Лар’эллане. Она – надежда на то, что два соседствующие тысячелетиями народа наконец-то придут к миру и взаимопониманию.

Маг долго смотрел на лорда единственным глазом, а после с грустной усмешкой спросил:

– Там, в Лесу, у нее будет хоть что-нибудь, кроме обязанностей? Послушать, так она всем в этом мире должна. Вы представляете, чего требуете от нее?

– Как ни странно, – размеренно выговорил Лестеллан, – но да. Представляю. И судьба не давала мне шанса забыть, от чего пришлось отказаться. – Он поднялся. – Я сказал все, что хотел. Хорошо подумай, человек, стоит ли что-либо менять. У тебя есть время до утра, и я не стану чинить препятствий, на что бы ты ни отважился. Но я знаю Рейнали…

– Так хорошо знаете, что называете ее именем, которое она не любит?

– И это я знаю, – спокойно кивнул эльф. – Но Авелии больше нет. Она умерла два года назад, когда хоронила свою семью. Воскресла и вновь умерла этим днем в Башне. Я не позволю, чтобы она оживала и умирала вновь. Теперь будет только Рейнали. Если, конечно, ты не решишь вернуть Авелию для того, чтобы убить ее еще раз.

Лар’элланский маг ушел, а в душе поселился холод. Сэл выпустил его наружу, и ручей остекленел. Пальцы вмерзли в лед.

Сэл понимал, что принц Лестеллан в самом деле желал добра внучке, а в какой-то степени и ему. Эльф знал, что говорит: она давно все решила. Сама сказала ему об этом.

«Я не могу тебе ничего обещать. Я уже дала слишком много обещаний».

И разве сам он мог что-нибудь обещать? Что? Что защитит ее от войны? Сделает так, что ей не придется больше умирать и убивать? Или хотя бы что он всегда будет рядом?

Ободрав до крови кожу, Буревестник вырвал руку из ледяного плена. Смотрел, как горячие капли плавят замерзшую воду. Думал. Приняв решение, тряхнул пальцами, заживляя царапины, и освободил ото льда ручей.

Галла

Мужчины ушли, и в шатре остались я, Аэрталь и Авелия. Но девичника не вышло: попросту не знали, о чем говорить.

– Ай! – Вель вдруг уронила бокал. Несколько раз сжала и разжала пальцы.

– Что случилось? – забеспокоилась королева.

– Не знаю. – Девушка удивленно смотрела на руку. – Как будто… Нет, ничего. Просто устала.

– Конечно, милая. – Аэрталь улыбнулась, как умеют лишь добрые бабушки, что при ее внешней молодости смотрелось странно, но отнюдь не фальшиво. – Я велю приготовить тебе постель.

– Не нужно, я…

Что она хотела сказать? Что пойдет ночевать к костру, к парням? Наверное, это было бы слишком даже для Вель.

Воспользовавшись начавшимися во временных королевских покоях приготовлениями ко сну, я простилась и покинула обманчиво просторный шатер. Авелия вышла следом.

– Так странно, что я совсем ничего не помню, – проговорила она. – Ищу какие-то вещи и не нахожу. У меня был лук. Отец сделал. Нож…

– Где нож, не скажу, – подошел к нам Сэл, – а лук Дуд принес из кармана. У Мэта спроси.

Я подумала, что неплохо было бы их оставить вдвоем, но тут вышел из темноты лорд Лестеллан, остановился в нескольких шагах, не приближаясь, но и не уходя, и я тоже решила задержаться. На всякий случай.

– А еще… – начала Вель, но Буревестник не дал ей договорить.

– Держи. – Он протянул ей какую-то шкатулку. – Най купил в кармане. Хотел тебе подарить.

– Най? – Она недоверчиво потянулась к резной коробочке. – Мне?

Откинула крышку, и зазвучала музыка, такая же фальшивая, как и улыбка Сэллера.

– Я еще про медальон хотела спросить. – Авелия захлопнула шкатулку. – Вы не знаете? Я его весь год не снимала, а теперь его нет.

– Не знаю, – ответила я.

– Понятия не имею, – стопроцентно соврал Буревестник.

– Пойду у ребят поспрашиваю.

– Сэл, что ты делаешь? – спросила я у друга, когда она направилась к костру.

– То, что должен.

Наблюдавший эту сцену со стороны Лестеллан кивнул. Не радостно, не удовлетворенно – просто кивнул.

– Я думала, когда мы выберемся из Башни, сумасшествие закончится, – жалобно выдавила я, уткнувшись в плечо Сумрака.

Мы ушли от лагеря достаточно далеко, чтобы никто ничего не увидел и не услышал. Расстелили на траве одеяло.

– Дэви, Лара, – позвала я так, как дома звала их к завтраку.

Сначала появилась малышка, а за ней и сын. Шел, понурившись, словно знал, о чем я хочу спросить.

– Зачем ты это сделал, малыш? – Я усадила его рядом. – Зачем ты сказал, чтобы он помог ей? Чтобы вмешался во время?

– Так нужно, – ответил он, не поднимая глаз.

– Но зачем, милый? Ты же видишь, как теперь все…

– Не ругайся на Дэви, – встала на защиту брата дочурка. – Он знает, как надо!

Маленькие мои, любимые. Все-то они знают! И ведь знают же… Я сгребла обоих в охапку, а Лар обнял нас всех.

– Я же не ругаюсь, – целовала я замызганные мордашки: носики, лобики, щечки. – И не собиралась ругаться. И не буду.

– Честно не будешь? – отстранившись, посмотрел на меня сын. – Что бы я ни сделал?

– А что ты сделал? – насторожился Сумрак.

Дети переглянулись.

– Милый, скажи, – прошептала я вкрадчиво. – Я не буду ругаться. И папа тоже.

– Не буду, – пообещал Иоллар, понимая, что все равно бесполезно.

Дэви вжал голову в плечи, зажмурился и скороговоркой выдал:

– Я забрал с собой Тина.

– Что? – одновременно воскликнули мы с Ларом.

– Забрал Тина, – повторил сын.

– И где же он? – спросила я ошарашенно.

– Здесь. – Малыш коснулся лба. – И здесь, – положил руку на грудь. – Со мной.

Мы пораженно умолкли, не зная, что тут сказать.

– Он не хотел уходить, – продолжил Дэви. – Боялся. А мне совсем не тяжело поносить его немножко. Тин же меня носил, когда я был маленький? Теперь наоборот.

– И как он… там? – выдавил из себя Ил.

– Он спит. У него была такая долгая жизнь, что он сам не знал, как устал. А сейчас может отдохнуть. Когда проснется, будет рассказывать мне сказки.

Сын был счастлив, но я при всей любви к Тин-Тивиллиру этого счастья не разделяла.

– Дэви, солнышко, пойми, Тин – демон. Он… Я даже не знаю… Он может тебе навредить. Нечаянно, конечно. Я знаю, как он тебя любит, но…

– Не бойся, мамочка. – Сын обнял меня за шею. – Он мне не помешает. И ничего не сделает. Это же Тин. Он будет рассказывать мне истории, а я носить его, чтоб ему не пришлось уходить в Бездну. А потом, когда я подрасту, буду еще немножко курить для него – Тин сказал, что ему не хватает трубки.